Кулаки после драки

«Кулаками после драки не машут», русская народная поговорка, означающая необходимость своевременных действий.

Есть масса умных изречений о своевременности всего и вся. Но мы же сильны своим, задним умом. Очень часто по роду своей работы мы начинаем махать теми самыми правовыми кулаками уже после преступлений. Крайне редко к адвокату обращаются клиенты за предварительной помощью и советами, чаще пытаются стелить соломку, когда локомотив правовой машины уже безжалостно ломает все жизненные многолетние устои. Были конечно же крайне редкие случаи наивных, прозрачных для профессионального уха предварительных вопросов по типу: «А у моего товарища…» «А что, если…», суть которых проявлялась чётко и определённо, то ли человек уже совершил что-то противоправное, то ли к этому серьёзно готовиться.

В этот раз всё случилось именно так, как случается в подавляющем большинстве моих дел. Звонок в выходной день от родственников с просьбой помочь попавшим в беду землякам. Моё согласие. Через несколько минут новый звонок и сбивчивый рассказ женщины о драке, ноже, задержании восемнадцатилетнего сына и предстоящим его аресте через полчаса в районном суде города. Безоблачное голубое январское небо, загородные пейзажи за окном машины наполнились новыми оттенками. Объясняю о невозможности моего незамедлительного появления в зале суда, предлагаю встречу и заключение соглашения на защиту. Мама задержанного соглашается, но берёт суточную паузу на перелёт с младшим сыном с земли исторической родины, где на новогодние каникулы она навещает своих родителей.

Встреча. Содержательная беседа. Информации не так много, как из предыдущих сбивчивых телефонных рассказов мамы и сестры задержанного, но достаточно для обсуждения условий моей юридической помощи. Покушение на убийство – серьёзное обвинение, за которое предусмотрено суровое наказание. Заключаем соглашение, и я с головой погружаюсь в проблему. Общение с адвокатом по назначению особой радости не доставляет нам обоим, у назначенцев всегда к нам определённая обида за уведённого из-под их носа клиента. Словно деньги мы у них без зазрения совести из кармана достаём. Но мои аргументы и боязнь наказания со стороны адвокатской палаты за бездействие делают своё дело, я получаю скудные материалы. Для меня остаётся загадкой, кто больше влияет на сговорчивость моего предшественника, мои аргументы или боязнь дисциплинарного разбирательства, а то и оба фактора вместе. Решать этот ребус времени и смысла нет, результат достигнут, апелляционная жалоба на арест подана, а к следователю я отправляюсь уже не с пустыми руками, а с постановлением о возбуждении уголовного дела и постановлении суда об избрании меры пресечения.

Договариваюсь о встрече и встречаюсь со следователем. Вручаю ордер и своё уведомление о вступлении в дело. Мне без возражений и бесполезных споров дают документы. При ознакомлении с материалами дела узнаю о признательной позиции моего подзащитного. К сожалению, даже более, чем признательной. С участием адвоката-назначенца даны излишние подробные показания, серьёзно затрудняющие многие варианты защиты. Тем более, на меру пресечения эти откровения никак не повлияли, юношу не смотря на признание и раскаяние всё равно поместили под арест. Становится понятно, предыдущий защитник откровенно отбывал номер в этом деле, своим присутствием и подписями отрабатывал свой гонорар и наблюдал за работой следователя по фиксации юридически важных фактов с участием подозреваемого. В голом остатке получается обоюдная возня восемнадцатилетнего и пятнадцатилетних подростков с тумаками и валянием на земле, а по окончанию потасовки, вопреки поговорке о кулаках после драки, мой подзащитный незаметно раскрыл выкидушку и беспричинно вогнал лезвие под левую мышку своему обидчику. Первую медицинскую помощь не оказывал, в скорую не звонил, бездушно покинул место происшествия, пытался менять внешность, а в ночи, ближе к утру, был задержан сотрудниками полиции.

Делать нечего, за неимением гербовой бумаги, писать приходится на простой. Изучаю постановления, протоколы допросов, очных ставок, выемок. Не теряя времени, буквально на следующий рабочий день еду в следственный изолятор для общения с подзащитным, благо старания не проходят даром и после непродолжительного танца с бубнами у монитора компьютера мне удаётся поймать место в электронной очереди на посещение подопечных.

В следственном кабинете с толстыми решётками на окнах встречаюсь с худеньким черноглазым пареньком. Преодоление замкнутости и недоверие занимает считанные минуты. Совместно выбираем манеру общения, контакт установлен на основе взаимного уважения. Заключённый значительно подробнее, чем я отражено в протоколах, описывает произошедшие в роковой вечер события. Себя не выгораживает, мотив своего поступка объяснить не может, но я особо и не пытаюсь копаться в душе и мыслях подопечного, всему своё время. Жить надо настоящим, ворошить прошлое контрпродуктивно. Сосредоточенность моего юного подзащитного и его готовность к работе на результат радуют и добавляют мотивации к защите. Сопли, слюни, причитания на превратности судьбы при разговоре с глазу на глаз с подзащитными особой радости адвокатам не доставляют и являются лишь неприятным сопровождением работы. В моём случае слёз нет, эмоции, даже при разговоре о родных, скупы и подконтрольны. Сожаление о случившемся на лицо, раскаяние очевидно, заламывание рук от безысходности положения отсутствует полностью. Для себя реакцию подзащитного объясняю юношеским максимализмом, сам сгущать краски не собираюсь, а в небесах мой подзащитный не витает задолго до нашей встречи. Настроем на борьбу и отсутствием нытья со стороны арестованного я остаюсь доволен, они внушают мне надежду на достойный результат нашего дела. Не знаю, о чём моему подопечному успели рассказать его сокамерники и собратья по несчастью за время конвоирования и нахождения в изоляторе, сколько жути на него нагнали, но наши задачи по стремлению к условному наказанию восприняты парнем с определённой долей недоверчивости.

Обжалование ареста в городском суде вожделенной свободы моему подзащитному не принесло, меру пресечения не отменяют и не изменяют, но благодаря доброте секретаря судебного заседания мама с дочкой могут увидеть своё чадо по подвешенному к потолку монитору и даже перебрасываются несколькими словами. Да и парню это глоток свежих эмоций от родных людей со свободы, хоть и по видеосвязи, скрашивает скудный на разнообразие тюремный быт. Не так и часты эти всплески в типичном и размеренном расписании жизни изолятора. Время содержания под стражей неумолимо течёт. Для сидельца это время тянется особенно медленно. Допрашиваемся и передопрашиваемся с учётом и в рамках данных ранее показаний. Кардинально свою позицию не меняем, потолок с полом не путаем, очевидное не отрицаем, без «переобувания в воздухе» уточняем мелкие, но архиважные для нас моменты и обстоятельства. На беспристрастность назначенного спустя месяц после возбуждения уголовного дела следователя особо не надеемся, планомерно готовимся к судебному разбирательству. Окончание предварительного следствия оказывается скомканным и нервным. Следователь, как всегда, ничего не успевает, острое желание окончить расследование в двухмесячный срок совпадает с угрозой дисциплинарного наказания за волокиту. Мы с подследственным довольны существенным недочётам, допущенным в результате спешки и сильно не упорствуем, не возражаем против энергичного ознакомлении с материалами дела, занявшими по объёму чуть больше одного тома. Видеозапись с места происшествия просмотрена, особых фактов, на которые напирает следак, не обнаружено. До участников далеко, звука нет, фигуры размыты. Не обращая внимания на мольбы следователя об ускорении, все заявляем все необходимые ходатайства, получаем подпись следователя в наших экземплярах и оставляем их в адвокатском досье.

Проверка состоятельности обвинения прокуратурой занимает очень много времени. Возможно, заявленные ходатайства требуют назначения и проведения долгосрочных дополнительных медицинской и комплексной судебно-психолого-психиатрической экспертиз. Сроки предварительного следствия истекли, следствие обращается в суд за продлением сроков содержания под стражей ещё на двадцать один день. Мы энергично, аргументировано возражаем, но суд неумолим, стражу продлевает на запрошенный срок. Отсутствие первоначальных оснований избрания меры пресечения, окончание предварительного следствия, окончание сбора всех изобличающих доказательств вины подследственного, наличие места жительства и легальных средств существования, всё это игнорируется как прокурором, так и выносящим решение в тишине совещательной комнате судьёй. Считаем это решение о продлении стражи незаконным, обжалуем его в горсуд. Скорое начало рассмотрения дела по существу нас не останавливает, мирится с беззаконием нельзя. Бороться, значит бороться, уповать на стороннюю и потустороннюю нам не приходится.

За время процессуальной задержки нам с мамой моего подзащитного удаётся весьма плодотворно встретиться с матерью несовершеннолетнего потерпевшего, которая приходит на встречу со своим сожителем. Извинения за содеянное принесены и приняты, материальная помощь предложена и сразу после беседы переведена на указанный отчимом счёт, привязанный к его номеру телефона. Личное участие во встрече мамы подзащитного имеет своё действие: нас слушают и слышат. Многодетная мать, одна растящая троих детей, сложные отношения с отцом детей, пережитый ужас, надежда на приговор, не связанный с реальным сроком за колючей проволокой, всё это из женских уст звучит значительно убедительнее, чем произнесенное защитником-мужчиной. Я на встрече не молчу. За чаем, по мере возможностей, сглаживаю острые углы, разъясняю юридические аспекты происходящего процесса, упоминаю о возможности заявления в ходе судебного следствия гражданского иска по делу в интересах потерпевшего. Создаётся впечатление, сторона потерпевшего нас слышит, кровожадных намерений не высказывает, обещает всё обдумать и озвучить в ближайшее время.

В ходе первого судебного заседания рассматривается лишь подготовленность дела к судебному следствию, возможность его начала и продление меры пресечения. Если по готовности и началу судебного следствия мы не возражаем, то с продлением стражи сразу на полгода вперёд категорически не соглашаемся, подробно отражаем свою позицию. Прокурор ссылается лишь на сохранение оснований помещения под стражу и что они до настоящего времени не отпали. К нашему сожалению, необоснованная и немотивированная позиция прокурора поддерживается судом и срок ареста продлевается ещё на шесть месяцев. В своём решении суд ссылается на неисследованные в судебном заседании материалы уголовного дела, содержащие негативные сведения об отсутствии влияния матери на поведение сына. Видя такую несправедливость, а ещё и желая прийти в зал суда своим ходом или в сопровождении инспектора ФСИН мы, предсказуемо, обращаемся с апелляционной жалобой и на это решение. Заодно знакомимся с протоколом судебного заседания и видим закрепление в нём пассивной роли прокурора при поддержании своего же ходатайства о продлении срока страже.

Судебное следствие проистекает активно и вполне состязательно. Как и заблаговременно было нами оговорено, подсудимый сразу после вводной части и оглашения предъявленного обвинения, которое он признаёт, не соглашаясь с ним в части квалификации, без паузы на обдумывание, приносит свои извинения сидящим в зале юному потерпевшему и его матери, эти извинения принимаются. На удивление и к чести, суд не препятствует допросу свидетелей обвинения стороной защиты. Прокурор, в отличии от предварительного заседания, к основному уже хорошо изучил материалы дела, задаёт вопросы вдумчиво и по существу, дотошно уточняет полученные ответы, сравнивает их с протоколами следователя. От прокурора не отстаёт и защита. А вот подсудимый скромно и безропотно сидит в зарешёченной клетке за спиной адвоката и смиренно взирает на происходящее. И делает он это не только согласно отведённой и оговорённой роли, но и из-за осознания серьёзности положения, совмещённого с тяжестью вины и суровостью грядущего наказания.

Допрошенные гособвинителем и защитой шестеро свидетелей, несовершеннолетний потерпевший, его мать и отчим позволяют иначе взглянуть на события того злополучного вечера. Две подростковые компании безобидно и беззаботно отдыхают в кафе. Присутствующие девушки оказываются знакомы парням за соседними столиками и не делают большого различия между отдыхающими, общались с теми и с теми. Мой подзащитный старший из присутствующих, остальным парням и девушкам исполнилось или должно вот-вот исполниться по пятнадцать годиков. Возраст парней за соседним столиком подзащитный не знает, им ни у кого не интересуется, а внешний вид с нынешней акселерацией так обманчив. В какой-то момент мой подзащитный довольно громко кидает неосторожную фразу в адрес внешнего вида будущего потерпевшего, но конфликт затухает, не разгоревшись. Повторно внешность присутствующих уже никто громко не обсуждает и не осуждает. Спустя некоторое время пацаны оказываются на улице у входа в кафе, где потерпевший предлагает моему доверителю извиниться за неаккуратные произнесённые в помещении заведения слова. Как это бывает, слово за слово, и обиженный парень решает на деле применить свои бойцовские навыки, полученные и отработанные на тренировках в клубе. Применение проходит удачно. Подсечка срабатывает не в полную меру, на земле оказываются оба дерущихся. Раннее пристрастие к табаку и отсутствие борцовских способностей предрешают исход схватки. Драчуны поднимаются и расходятся, но малолетний боец напоследок, после драки, толкает своего визави рукой в спину в тот момент, когда тот поднимает с сумку, упавшую на тротуар во время борьбы. И тут на подсудимого нашло необъяснимое затмение. То ли обида за подорванные перед товарищами и подружками авторитет, то ли зло за толчок в спину после драки, истинных причин случившегося мы так и не слышим, но парень видит на тротуаре выпавший из его кармана складной нож, плднимает его, выщелкивает лезвие, поворачивается и вонзает лезвие под левую мышку своему противнику, после чего сразу отдёргивает руку с зажатым в ней ножом. И если до этого момента версии следователя и защиты почти совпадают, то дальнейшие события идут существенно иначе, чем описано следователем в обвинительном заключении. Парень, пострадавший от удара ножом, почувствовав неладное в груди, но ещё не ощутив боли, разворачивается и отбегает от своего обидчика метров на тридцать. Никто его не удерживает и за ним не бежит. Как никто не удерживает моего подзащитного и не препятствует сближению с раненным с целью закончить начатое и нанести ещё смертельные удары ножом. Сам нож в раскрытом состоянии не превышает десяти – двенадцати сантиметров, а лезвие умещается даже поперёк девичьей ладошки. Девчонки подбегают к раненому парню, тот поднимает куртку и демонстрирует пятно крови, на предложение вызвать скорую, пацан, геройствуя, отказывается и говорит, доберётся до врачей самостоятельно. Друг раненного в драку не вмешивается, сам разнять дерущихся не пытается, как и не предлагает сопроводить раненного товарища даже до трамвайной остановки. У потерпевшего хватает сил по телефону связаться с матерью, кратко рассказать о случившемся и через несколько остановок выйти из трамвая к прибежавшей вместе с отчимом маме. Через несколько минут подъезжает карета скорой помощи, медработники осматривают раненного парня и незамедлительно приступают к оказанию неотложной помощи.

Мой подзащитный, пребывая в шоке после случившегося, сопровождаемый товарищами, покупает в ближайшем магазине бутылку водки, садится в электричку и отправляется к одному из своих приятелей в частный дом, расположенный в ближайшем пригороде. Проходя по тропинке от железнодорожной станции, выкидывает в глубокий снег складной нож. Имея твёрдое намерение с утра идти в полицию и заявлять о случившемся, парень коротко стрижётся и остаётся на ночёвку у приятеля. Не проходит и пары часов, на мобильный телефон подзащитного поступает звонок от оперативного сотрудника. Пацан не запирается, не скрывает место своего нахождения. Договаривается с полицейскими о встрече в девять утра у отдела внутренних дел. Вот только опера собираются ждать утра, лавры раскрытия тяжкого преступления не позволяют им откладывать свой подвиг до утра. Во втором часу в квартиру к ребятам позвонили, а через несколько секунд на запястьях подозреваемого уже защёлкнулись браслеты наручников и задержанного на машине повезли в кабинеты уголовного розыска.

Потерпевший полностью подтверждает реальную картину произошедшего, сообщает о принятии извинений подсудимого и не настаивает на реальном сроке для своего обидчика, согласен с мягким наказанием. О переведённых для него деньгах он ничего от матери и своего отчима не слышал и не знает. Мама подтверждает показания сына, объяснять причину, почему умолчала о переводе, не хочет. Подтверждая факт перевода и его назначение, отчим также не может пояснить неосведомленность пасынка о поступлении денег. Сразу же после судебного заседания деньги переводом возвращаются на счёт мамы моего подзащитного. Пояснять причину возврата мать потерпевшего не хочет, как, впрочем, и отвечать на мои телефонные звонки и сообщения.

К финальному судебному заседанию настроение потерпевших коренным образом меняется. Пришедший с пострадавшим горе-товарищ в ходе допроса плывёт и плывёт конкретно. Волнуется до такой степени, что забывает даже адрес своего места жительства. За подсказкой приходится обращаться к присутствовавшей здесь же, в зале суда, маме. Забывчивый паренёк вдруг вспоминает все подробности события четырехмесячной давности. Называет без запинки цвет ножа, а на простые вопросы, в какой руке держал нож нападавший и в какое место наносился удар, вспомнить не смог. Как не может объяснить, почему не предупредил об опасности и о ноже в руке нападавшего своего друга. После ранения товарища он находится рядом с раненным, слышит нецензурную брань моего подзащитного, воспринимает её как явную угрозу убийства в адрес именно своего раненного друга, хоть и не слышал каких-либо имён и обращений. А чуть позже, уточняя расхождения показаний, внесённых следователем в протокол допроса и озвученных в зале судебного заседания, в которых он утверждал о своём возвращении с матерью через полчаса на место происшествия и о своём наблюдении за оказанием медработниками неотложной помощи лежащему в салоне на носилках другу, пояснить совсем ничего не смог.

После явной путаницы в показаниях решающего свидетеля гособвинитель заявляет своё ходатайство об изменении объёма обвинения в сторону смягчения. Вместо покушения на убийство моему подзащитному вменяется умышленное причинение тяжкого вреда здоровью с применением предметов, используемых в качестве оружия. Желаемый нами промежуточный результат достигнут, верхняя граница санкции снижается до десяти лет, а главное, нижняя стартует уже не с шести лет лишения свободы, а с нуля, что весьма и весьма существенно при определении судом размера и вида наказания. Состав получается оконченным, без покушения, но игра стоит свеч. От демонстрации и изучения судом видеозаписи с места происшествия государственный обвинитель отказывается. Думаю, он согласился с моим мнением об отсутствии га видео юридически важных фактов.

Переходим к представлению доказательств стороной защиты. Мама подзащитного со слезами на глазах и дрожью в голосе рассказывает участникам судебного процесса о короткой, но совсем непростой жизни сына. О своей многодетной семье и жёстких беспричинных побоях сына непомерно строгим отцом, о связанных с этим детских психических травмах и вынужденных пропусках школьных занятий. О переезде из родного города и долгом поиске парнем своего места в жизни на новом месте. О восстановлении в школе после двухлетнего пропуска и вполне успешной учёбе. О совместной работе в магазине, мама – директор, сын – сборщик заказов. О прочных семейных узах со старшей сестрой и младшим братом.

Наступает очередь моего подзащитного давать показания. Как мы и договорились в изоляторе, он не читает свои показания по бумажке, письменно речь ему я не готовил. Мы в тишине кабинета, с глазу на глаз, пришли к соглашению и пониманию: искренние слова, сказанные в зал и адресованные судье, сыграют значительно большую роль, чем прочитанные в течении пары часов строки многостраничной заготовки. Мой подзащитный в своём выступлении оказывается значительно скупее подготовленной нами позиции, но главное произносит. Повторно извиняется перед потерпевшим и его мамой за случившееся, просит прощение за причинённую боль у своей мамы, признаёт изменённый гособвинителем состав, но не соглашается с напутанной следователем последовательностью происходящего. Заявляет о своём твёрдом намерении взяться за ум, доучиться, получить среднее образование и рабочую специальность и никогда не прибегать к силе при решении любых вопросов. Просит суд не назначать наказание, связанное с реальным лишением свободы.

При изучении в судебном заседании материалов дела я с огромным удивлением вижу отсутствие в нём моих ходатайств и, конечно же, постановлений следователя об их разрешении. А разрешать было что. Я машу заверенными следователем вторыми экземплярами своих ходатайств и, зачитывая необходимые моменты, кратко рассказываю, как просил провести дополнительные экспертизы. Первую для определения соответствия развития моего подзащитного его восемнадцатилетнему возрасту, с учётом обучения парня в девятом классе коррекционной школы для этих сомнений были все основания. При отрицательном ответе экспертов появляется основание для смягчения наказания. Во второй экспертизе я хотел узнать о возможности определения длины раневого канала для констатации факта о ненадлежащем выборе орудия для убийства в связи с малой длиной лезвия. В третьем ходатайстве я просил следователя организовать выезд подследственного на место, где им был выброшен нож, для его изъятия и приобщения орудия преступления к материалам дела. Не знаю, кто надоумил лейтенанта юстиции подменять листы в протоколе ознакомления с материалами дела и выкидывать документы, но всё же решил не настаивать на приобщении поданных нерадивому следопыту ходатайств. Кому надо, те слышат и даже формируют свои внутренние убеждения, а кто-то видит ещё и пилюлю хитро сделанному следователю со стороны надзирающего органа. Кто не услышал, имеется аудио протокол судебного заседания.

Прокурор в прениях запрашивает четыре года реального срока лишения свободы в колонии общего режима без дополнительного наказания. Применение смягчающих обстоятельств он считает недостаточным для условного отбытия срока и снижения категории преступления.

Несовершеннолетний потерпевший разделяет позицию обвинения и просит суд назначить реальное наказание, в размере, озвученном прокурором.

Моя речь не так коротка, как у подзащитного, но кроме оценки доказательств она сводится к главному: мой подопечный может и уже встал на путь исправления. Четыре месяца, проведённые в камерах следственного изолятора стали самой действенной прививкой от противоправных действий и даже помыслов о них в дальнейшей жизни. Парню есть куда возвращаться, его любят и ждут ближние, у него есть настоящие друзья, которые каждое судебное заседание караулят его в сопровождении конвоя у дверей суда, а ещё есть цель и смысл добропорядочной жизни.

На следующий день суд оглашает своё решение: четыре года условно с испытательным сроком в те же четыре года с ограничениями по порядку смены места жительства, с запретом ночных прогулок и с регулярным посещением исполнительной инспекции. Двери решётчатой клетки открываются перед моим подзащитным незамедлительно после оглашения приговора, он, ещё не веря в происходящее, выходит в зал. Описывать слёзы радости матери и сестры, ликование поджидающих под дверью товарищей смысла нет. Но мне тоже чертовски приятно. Я доволен результатом нашей совместной работы. Прощаясь, напоминаю своему подопечному о шансе, данном ему и о своей надежде, которую я возлагаю на этот шанс.

П.С. На следующий день после приговора со мною по телефону связывается мужчина, представляется адвокатом потерпевшей. На моё недоумение, потерпевший ведь у нас пятнадцатилетний мальчик, поправляется и сообщает о представлении интересов законного представителя несовершеннолетнего потерпевшего, его мамы. После представления адвокат в развязной манере начинает выяснять размер денежного возмещения причинённого преступлением морального вреда. Не обошлось и без угроз подачи апелляционной жалобы на вынесенное решение и последующий реальный срок. На моё уточнение, считать ли услышанное шантажом и вымогательством, звонящий смущается и отключается.

Сообщил о звонке и его содержании матери моего доверителя. Объяснил видение ситуации со своей стороны, напомнил о неоднократных предложениях добровольного посильного возмещения морального вреда и отказе потерпевшей стороной в обсуждении этой темы. Принцип махания кулаками после драки никто не отменял, но при необходимости и заявлении гражданского иска мы к такому развитию событий готовы. В вопросах гражданского иска ответчиком будет учащийся в девятом классе коррекционной школы совершеннолетний сын с мизерными и нерегулярными доходами.

Через полчаса адвокат потерпевшего позвонил маме моего доверителя и предложил встретиться для обсуждения сроков и способа передачи полумиллиона рублей родителям потерпевшего. Каков был ответ, не знаю. Но каким бы этот ответ не был, это уже совсем другая история.

23-24 мая 2024

Адвокат Болонкин А.В.